Институт мировой литературы им. А.М. Горького ::

Научное наследие и биография филологов в традиции отечественного и зарубежного литературоведения 20 в. не раз становились предметом отдельных монографических и диссертационных исследований, статей, не говоря уже о комментированных историко-архивных публикациях – некоей магистральной линии освоения истории науки, ее аналитического описания и осмысления. Опыты постановки и решения данной проблемы всегда служили истолкованию самой сущности взглядов и позиций того или иного ученого, а также уяснению и интерпретации значения и роли его наследия в контексте развития конкретной области филологической науки, его влияния на работу следующих поколений филологов.

В настоящем исследовании предпринимается попытка систематического описания и анализа той части научного наследия Ю.Г. Оксмана, которая непосредственно связана с проблемами текстологии. Основная особенность темы данного исследования состоит в том, что колоссальный практический опыт ученого не был теоретически осмыслен им самим и представлен в виде монографии, специальных статей или заметок теоретико-методологического характера. Таким образом, система взглядов текстолога-практика оказалась целиком имплицированной, рассредоточенной, во-первых, в его печатных трудах, связанных с публикацией, комментированием и комплексным историко-культурным изучением наследия писателей и критиков 19 в., а во-вторых, в разнообразных материалах, документирующих исследовательскую работу ученого на протяжении всей его жизни. Именно поэтому наиболее продуктивной и уместной, более того – единственно возможной, представляется попытка реконструкции его взглядов и принципиальных позиций по ключевым вопросам текстологии, основанная на изучении и анализе публикаций и научных статей Оксмана, опубликованных и неопубликованных рецензий и отзывов на текстологические труды коллег, неизвестных текстов его выступлений, сохранившихся в виде стенограмм, материалов обширной переписки ученого (содержащей множество высказываний по интересующей нас проблематике), а также кратких и единичных в его наследии, но весьма содержательных опытов анализа современного ему состояния текстологии.

В силу трагических обстоятельств судьбы ученого, а также вследствие не прекращавшейся длительное время волны административной травли и замалчиваний его имени, в течение 15 лет, прошедших с момента его ухода из жизни, увидели свет всего лишь несколько разрозненных публикаций, преимущественно – в труднодоступных изданиях. О многом говорит хотя бы тот факт, что первая библиография, посвященная Оксману и основанная на материалах К.П. Богаевской – коллеги и близкого друга ученого, была опубликована славистом В.Б. Эджертоном в журнале «Russian Literature» (Амстердам) в 1973 г. В России выверенный и дополненный список печатных трудов, был подготовлен Богаевской совместно с В.А. Черных и напечатан в 1997 г в «Археографическом ежегоднике». В 1977 г., благодаря усилиям редакции «Литературного Наследства», смогла увидеть свет неопубликованная работа Оксмана, посвященная незаконченным рассказам В.М. Гаршина. В последующие годы особую роль в деле возрождения интереса к наследию Оксмана и возвращения его к читателю сыграла редакция «Тыняновских сборников» и лично – М.О. Чудакова и Е.А. Тоддес. Уже в первый серийный сборник, вышедший в 1984 г., были включены воспоминания Оксмана о Тынянове, а позднее, в 1988 г. в сборнике тезисов и материалов «Четвертых Тыняновских чтений» увидел свет большой эпистолярный блок «Из переписки Ю.Г. Оксмана». Практически одновременно с этим в 1987 г. в Стэнфорде Л.С. Флейшман опубликовал письма ученого к Г.П. Струве, с предисловием, представляющим собой один из первых биографических очерков, посвященных Оксману, и комментариями, служащими неким введением в его научную биографию. В последние десятилетия в научный и читательский оборот были введены многочисленные страницы эпистолярного и мемуарного наследия Оксмана, в печати появились воспоминания современников и несколько сборников, посвященных его памяти. Некоторые из его работ, не переиздававшиеся более полувека, были републикованы усилиями саратовских учеников и коллег Оксмана в конце 1980-х и в 1990-е гг. Научные работы Оксмана по сей день не утрачивают своего значения – к ним, а также к материалам его архива и обширной коллекции рукописей и книг (РГАЛИ, ф. 2567) постоянно обращаются отечественные и зарубежные исследователи истории русской литературы и культуры 19-20 вв., общественно-политической истории России. Однако в деле освоения наследия Оксмана есть несколько первостепенных по своему значению и еще нерешенных задач: подготовка научного комментированного издания избранных статей ученого, полного биобиблиографического указателя его трудов и литературы о нем, а также написание его научной биографии.

Выбор темы и актуальность исследования обусловлены ее недостаточной изученностью – в научной литературе до последнего времени, за единичными исключениями, не предпринимались попытки всестороннего изучения наследия Оксмана именно с точки зрения выявления в нем некоторой системы взглядов, устойчиво и последовательно развивающейся параллельно с развитием отечественной текстологии в целом. Значительная роль Оксмана в этом процессе не подлежит сомнению, а этим, в свою очередь, обусловлено стремление на конкретных примерах продемонстрировать практическое и методологическое значение научных трудов и публикаций Оксмана (с привлечением материалов, хранящихся в РГАЛИ, НИОР РГБ и Архиве РАН).

Предметом исследования являются проблемы текстологии как неотъемлемая часть научного наследия Оксмана. Объектом исследования избраны методы и конкретные примеры подхода ученого к разработке таких проблем текстологии, как: творческая история и история текста разнообразных по жанру и тематике произведений (в частности, изучение их цензурной судьбы); вопросы текстологической подготовки академических и неакадемических изданий (принципы научного комментирования, композиционная организация изданий, публикация и исследовательская интерпретация подготовительных и сопутствующих текстологических материалов – редакций и вариантов); вопросы атрибуции и хронологии.

Научная новизна исследования определяется, прежде всего, тем, что в нем впервые целостно анализируется научное наследие Оксмана, в той его части, которая непосредственно связана с проблемами текстологии, а также широтой использования, тематическим и жанровым разнообразием печатных и архивных материалов, подвергнутых комплексной систематизации и анализу, а также длительностью исследуемого периода. Практическая и теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в возможном использовании его результатов при подготовке комментированного издания избранных трудов Оксмана, написании его научной биографии, составлении биобиблиографического указателя, а также в вузовском образовательном процессе (в курсах лекций по истории филологической науки), а также в комплексных историко-литературных исследованиях.

Вся деятельность ученого была посвящена архивным разысканиям, введением в научный оборот новых документов и литературных текстов, а также организации научно-исследовательской работы. Оксман был историком русской литературы и культуры, общественно-политической истории России 19 в., собственно теоретических и методологических обобщений, складывающихся в единую систему, в его наследии найти нельзя: вся его научная деятельность строилась на непосредственной работе с первоисточниками, на их изучении в широком историко-культурном и общественно-политическом контексте.

Значительную роль в формировании научного мировоззрения и стиля молодого исследователя в годы учения в Петербургском университете сыграл С.А. Венгеров и руководимый им Пушкинский семинарий, в котором Оксман, по собственному признанию, получил свое «литературоведческое воспитание», а также лекции и семинары А.А. Шахматова, И.А. Шляпкина, Н.М. Лисовского, М.В. Клочкова и Н.К. Пиксанова, совместная работа с Б.Л. Модзалевским, ставшие историко-литературной, археографической и библиографической «школой» Оксмана. Его учителя – представители нескольких ведущих направлений в литературоведении: сравнительно-исторического, культурно-исторического, социологического. Первое оказало влияние главным образом на ранний период его работы. Влияние второго, подчеркивающего важность литературного произведения как ценнейшего исторического документа и объясняющей историю литературы как исторический процесс, связанный с историческим движением самого общества, было преимущественным в научной деятельности Оксмана. В работе ученого заметно влияние и биографического метода в его широком понимании, учитывающем в исследовании роль социально-политической истории изучаемого периода, личного окружения писателя. Наконец, установки социологической школы, прошедшие через горнило марксистско-ленинского литературоведения, оказывали устойчивое воздействие на взгляды Оксмана с середины 1920-х гг.

В 1915-1920 гг. Оксман работал как архивист в Министерстве народного просвещения и Центрархиве, что определило общее направление исследований и тематику статей и многочисленных публикаций ученого. Особое место в его исследованиях этого периода занимает биография и наследие Пушкина, а именно – «его лит<ературное> окружение, его поэтические традиции, русские и зарубежные судьбы его литер<атурного> наследства». В 1919 г. Оксман вместе со своим наставником в архивной работе А.С. Николаевым выступил редактором и одним из авторов сборника «Литературный Музеум», в котором разрешалась проблема, вплотную связанная со спецификой работы текстолога – проблема цензуры художественных текстов (цензурная судьба произведений Баратынского, Веневитинова, Тургенева, Гоголя, их критически установленные тексты, а также отдельные строфы и строки, восстановленные по новонайденным источникам, новые датировки). В годы пребывания Оксмана в Одессе (1920-1923 гг.) его преподавательская и научно-исследовательская работа была также связана с архивным делом и источниковедением (в начале 1920-х гг. ученый организовал при Новороссийском-Одесском университете Пушкинский семинар, основное направление работы, темы и исследовательские программы которого последовательно развивали опыт Венгеровского семинария[1]). В середине 1923 г. Оксман возвратился в Петроград и до 1930 г. преподавал в университете и Государственном институте истории искусств (ГИИИ), а также работал в Петроградском-Ленинградском отделении Центрархива.

В 1930 г. Оксман на правах действительного члена вошел в Пушкинскую комиссию при Институте русской литературы АН СССР, в сентябре 1933 г. был назначен на должность ученого секретаря, некоторое время спустя на него были возложены обязанности заместителя директора по научной работе, заместителя председателя Пушкинской комиссии – ученый принял активное участие в подготовке Полного собрания сочинений Пушкина, став фактически его руководителем. В 1936 г. единственный вышедший из печати в конце 1935 г. «экспериментальный» том академического издания был грубо и несправедливо раскритикован высоким партийным начальством – этой ситуацией, осложненной еще значительной задержкой томов, воспользовались давние недоброжелатели Оксмана, работавшие одно время под его началом. В ночь с 5 на 6 ноября 1936 г. последовал арест – ученый был обвинен в «попытке срыва юбилея Пушкина путем торможения работы над юбилейным собранием сочинений». Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 15 июня 1937 г. Оксман был приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей, которые отбывал на Колыме, а в 1941 г. получил еще пять лет за «клевету на советский суд».

В 1926 г. в третьем выпуске историко-литературного временника «Атеней» увидела свет статья ученого «Сожженная трагедия Гоголя из прошлого Запорожья», воссоздающая творческую историю драмы (с привлечение печатных и архивных источников), над которой писатель работал в 1839-1840 гг. Текстологическая ценность статьи Оксмана состояла в том, что ученый дал сохранившимся подготовительным материалам принципиально новую интерпретацию, установив, что материалом, широко использованным Гоголем для драмы, являлись фрагменты «неудавшегося романа» «Гетьман», уничтоженного писателем[2].

В середине 1920-х гг. Оксман приступил к фундаментальной работе по изучению и подготовке к изданию творческого наследия Гаршина. В 1928 и 1934 гг. из печати вышли однотомные научные издания «Рассказов» и «Сочинений» под редакцией, со вступительными статьями и комментариями ученого (сведения о первой публикации и критике, о реальной основе рассказов, их цензурной и печатной судьбе, материалы творческой истории, анализ идейного содержания, характеристика творческой лаборатории писателя), а в 1934 г. увидел свет единственный третий том «Полного собрания сочинений и писем В.М. Гаршина»[3], включивший все выявленное на тот момент эпистолярное наследие Гаршина в полном объеме (из пяти сотен опубликованных писем до выхода этого тома было известно лишь немногим менее ста). Особого внимания заслуживают комментарии к письмам, которые, в своей совокупности позволяют судить о томе, как об энциклопедическом издании: они основаны на «детальном разборе содержащихся в них данных о тех или иных эпизодах литературно-общественной и политической жизни 70-80-х годов или о конкретных фактах личной биографии писателя». Издания, подготовленные Оксманом, стали основой для дальнейшего научного изучения биографии Гаршина, а также надежной текстологической базой для публикации его литературного и эпистолярного наследия.

К концу 1920-х гг. относится единственный опыт обращения ученого к творчеству Гончарова: в 1927 г. в сборнике статей «Фельетон» была напечатана статья Оксмана «Анонимные фельетоны Гончарова», а три года спустя два неизвестных текста писателя, появились в изданной под редакцией Оксмана книге «Фельетоны сороковых годов». Результаты текстологической работы Оксмана по установлению авторства фельетонов, их прототипической, реально-биографической основы, а также его наблюдения в области трансформации этого жанра и взаимодействия его на образном уровне и на уровне поэтики с другими произведениями писателя, стали основой для подготовки новейших публикаций и комментирования этих текстов[4].

Интерес Оксмана к биографии и литературному наследию Тургенева, возникший еще в конце 1910-х гг.[5], в 1920-е-1930-е гг. проявился в ряде важнейших публикаций: 1) первая книга Оксмана – «И.С. Тургенев. Исследования и материалы» (1921) включила в себя ряд статей, основанных на материалах цензурных архивов и посвященных печатной и сценической судьбе двух комедий, романа «Новь», повести «Муму», а также секретному следствию 1852 г. вокруг публикации «Записок охотника» и их цензурной судьбе[6]; 2) два тома «Сцен и комедий» (характеристика текстологического фонда пьес; полная сводка материалов по истории их создания и ранней сценической интерпретации, перечень программ и проектов неосуществленных сцен и комедий), а также комментарий к романам «Дым» и «Новь» (акцент на использование «критически выверенного материала» о судьбе произведения, об особенностях его восприятия «читателями разных общественно-политических лагерей») в «Сочинениях» Тургенева (редакторы К.И. Халабаев и Б.М. Эйхенбаум) в 1928-1934 гг.

В 1934 г. вышло из печати «Полное собрание стихотворений» Рылеева в серии «Библиотека поэта», в основу которого впервые было положено критическое изучение всех дошедших до нас рукописных и печатных текстов Рылеева, в том числе, списков, получивших широкое распространение[7]. На основании обследования материалов архива Рылеева, государственных архивов и частных коллекций, а также подпольных рукописных и нелегальных зарубежных изданий Оксману удалось «не только собрать воедино все поэтическое наследие Рылеева», но и устранить цензурные, типографские и редакторские наслоения, которыми были «обезображены все прежние публикации», что привело и к полному пересмотру традиционной хронологии произведений поэта-декабриста. Исследователь последовательно придерживался в своей текстологической практике размещения произведений в изданиях по циклам прижизненных изданий или публикаций, и, главным образом, по жанрово-тематическому принципу (хронологический принцип был отвергнут, поскольку он привел бы «к разрушению самим Рылеевым установленных художественно-исторических циклов»). В комментариях к изданию, являющихся примером окончательного установления формы научного комментария «статейного типа», содержались данные о восприятии того или иного произведения современниками, о событиях общественно-политической истории и литературной жизни 1810-1820-х гг., отразившихся в произведении, об обстоятельствах их цензурной судьбы, раскрывались все скрытые в произведениях аллюзии, прямые или косвенные первоисточники сюжетной основы, их образная и идейная связь с поэтическими произведениями предшественников и современников[8].

По возвращении из лагеря, в апреле 1947 г. Оксман получает, при поддержке литературоведов Г.А. Гуковского и А.П. Скафтымова, работу на кафедре истории русской литературы в Саратовском университете, с которым будут связаны следующие десять лет жизни ученого. Среди его работ саратовского периода самой заметной явилась «монография» (авторское определение), посвященная примечательному «литературно-политическому документу» – в исследовании 1952 г. «Письмо Белинского к Гоголю как исторический документ», основываясь на результатах собственных многолетних архивных поисков, тщательном изучении свидетельств современников и критическом изучении дошедших до нас двадцати двух копий письма и всех его публикаций, ученый воссоздал в мельчайших подробностях литературную и общественную судьбу этого документа и рассказал о том значении, которое имело его широкое распространение с середины 19 в. Работа Оксмана использовала весь возможный текстологический потенциал, который могла бы предложить сама тема исследования (ее можно условно назвать «текстологией уничтоженного»): 1) детальный источниковедческий анализ, позволяющий проследить процесс распространения списков и деформации исходного текста; 2) сопоставительный анализ всех сохранившихся списков (их расхождений, ошибок, описок и совпадений) с целью выявления их генеалогии. Кроме того, исследование Оксмана послужило не только установлению текста письма Белинского к Гоголю, но и критическому пересмотру всей предшествующей практики издания этого памятника. Эта работа имела большое методологическое значение для развития текстологии и источниковедения, в особенности – применительно к литературе 19 в. (в изучении древнерусской литературы и литературы Средних веков и памятников нелегальной печати аналогичные методы изучения использовались и до появления работы Оксмана и позднее), потому, что оно демонстрировало и поэтапно описывало возможности источниковедческого и текстологического изучения подобных литературных памятников[9].

В 1950-е гг. в Саратовском университете Оксман вел два специальных курса – «Историография и источниковедение русской литературы» и «Вопросы текстологии», рабочие материалы которых позволяют судить о его взглядах на положение текстологии и на важнейшие задачи, стоящие перед ней: 1) отсутствие методических изданий, обобщающих текстологический опыт; 2) признание недопустимости окончательных формулировок и универсальных решений в текстологии («последняя воля автора», «канонический текст»); 3) проблемы хронологии (размещение текстов по хронологическому или жанрово-тематическому принципу); 4) вопросы классификации и регистрации рукописного фонда (в т.ч. палеография); 5) проблемы композиции в академических и неакадемических изданиях (полнота издания, содержание справочного аппарата в зависимости от типа и объема издания и др.); 6) использование транскрипции (бесполезность печатных и необходимость рабочих транскрипций); 7) определение понятия «текстология» («вспомогательная филологическая дисциплина, как палеография, археография, или часть источниковедения», предметом которой является «изучение приемов анализа текстов литературных произведений в целях их правильного понимания, критической проверки, исправления и публикации»).

В 1958 г. Оксман переехал в Москву, где до 1964 г. работал старшим научным сотрудником Отдела русской литературы в Институте мировой литературы им А.М. Горького, исполнял обязанности заместителя главного редактора полного собрания сочинений Герцена в 30 т. В 1958-1959 гг. из печати вышли два издания, подводящие некоторые итоги научной деятельности Оксмана – «Летопись жизни и творчества В.Г. Белинского» и небольшой том избранных статей «От “Капитанской дочки” А.С. Пушкина к “Запискам охотника” И.С. Тургенева». Период 1950-х – 1960-х гг. был отмечен наивысшим подъемом и в общественной деятельности ученого – просветительской по значению и диссидентской по характеру (выступления с воспоминаниями о А. Блоке, Н. Гумилеве и Г. Маслове, открытое общение и переписка с зарубежными учеными). Летом 1963 г. в «Социалистическом вестнике» и «Русской мысли» за подписью «NN» появилась статья Оксмана «Доносчики и предатели среди советских писателей и ученых», ставшая итогом его выступлений перед литературной и научной общественностью. В течение двух дней, 5 и 6 августа, у Оксмана проводился обыск, следствие по делу закончилось лишь в декабре, а его материалы были переданы в Союз Писателей и ИМЛИ. Осенью 1964 г. Оксман был вызван на заседание секретариата Союза писателей, на котором было принято единогласное решение об его исключении. Вскоре он был выведен из редакций «Краткой Литературной Энциклопедии», «Литературного Наследства», серии «Литературные мемуары» и «Литературные памятники», сектора классиков Гослитиздата, а через некоторое время ему пришлось уйти и из ИМЛИ. В 1965-1968 гг. Оксман работал в Горьковском университете профессором-консультантом кафедр истории СССР и истории русской литературы, однако, по требованию КГБ и обкома КПСС, был уволен. В эти годы он выпустил несколько публикаций, посвященных творчеству Н.А. Добролюбова, написал два десятка рецензий, ряд справочных статей для 2, 3 и 6 тома «Краткой Литературной Энциклопедии».

В главе II «Ю.Г. Оксман – пушкинист» внимание сосредоточено на важнейших публикациях Оксмана, посвященных Пушкину и связанных, главным образом, с текстологией его сочинений (с проблемами их издания и комментирования, с их цензурной судьбой), а также на содержании некоторых выступлений Оксмана и критических оценках академического Полного собрания сочинений поэта; основная задача главы – характеристика роли Оксмана, как организатора, текстолога, редактора и комментатора в развитии отечественной пушкинистики.

Для многих участников Пушкинского семинария, в том числе и для Оксмана, доклады, дискуссии и последовавшие за ними публикации в серийных пушкинистских изданиях и периодической печати, стали дорогой в большую науку. В 1914-1915 гг. Оксман выступил на его заседаниях с шестью докладами. В основу первой публикации ученого легли материалы третьего доклада. В статье «К вопросу о дате стихов Пушкина о старом доже и догарессе молодой», напечатанной в журнале «Русский библиофил» в 1915 г., Оксман предложил новую датировку известных строк Пушкина, связав работу поэта над ними с появлением в журнале «Сын Отечества», разрешенного цензурой в октябре 1823 г., русского перевода новеллы Э.Т.А. Гофмана «Дож и догаресса». В этой статье сказался характерный для работ 1910-х гг. интерес Оксмана к проблеме литературных взаимосвязей России и Западной Европы, а также к выявлению источников литературных реминисценций[10]. Первый же из докладов Оксмана был опубликован в 1916 г. во втором выпуске редактируемого Венгеровым сборника «Пушкинист» в виде статьи «Программа драмы А.С. Пушкина о паписсе Иоанне (К истории недовершенного замысла)». Основной целью статьи являлись поиски источника, «внешнего стимула программного замысла», обращение к истории бытования сюжета в народной и литературной традиции, выявление и характеристика тех печатных источников (западноевропейских исторических и литературных памятников), которые, передавая содержание легенды в различных интерпретациях, могли повлиять на выбор темы и ее дальнейшую литературную обработку.

Материалы еще нескольких докладов на заседаниях Пушкинского семинария были опубликованы в 1917 г. в очередном выпуске серийного издания «Пушкин и его современники» под названием «Сюжеты Пушкина (Отрывочные заметки)»: первая заметка «К литературной истории стихов Пушкина “К*** (Щастлив, кто близ тебя, любовник упоенной…)”» впервые вскрывала французский литературный источник известного пушкинского четверостишия (стихотворение Н.Ж. Леонара «Робкий любовник»); вторая заметка «Пушкин и Арно» была посвящена истории проникновения на русскую литературную почву поэтического и драматического наследия А.В. Арно. Последний очерк – «Заметка Пушкина о Железной Маске» также был связан с источниковедческими поисками и характеризовал с точки зрения завершенности или незавершенности, возможного композиционного назначения, а также датировки небольшую заметку поэта, опубликованную редакцией «Современника» в шестой книжке журнала за 1837 г.

Значительный эпизод в жизни Оксмана, связанный с именем и деятельностью Венгерова, получил свое завершение в публикации еще нескольких «отрывочных заметок» под общим заглавием «Сюжеты Пушкина» в 1922 г. (в заключительном, четвертом выпуске сборника «Пушкинист»), темами которых были: 1) происхождение и литературная основа антитезы «роза» и «лилия» (сочинение И.Г. Гердера «Бог»); 2) установление непосредственного источника и истории текста «Шотландской песни» (от указания на наиболее авторитетную редакцию баллады до текстуального и композиционного сопоставления французского оригинала – прозаического перевода баллады «The three ravens» на французский язык, опубликованного в третьем томе «Chants populaires des Frontières Méridionale de l’Ecosse recueillis et commentés par Sir Walter Scott, traduits de l’anglais par M. Artaud» в 1826 г. – с поэтической обработкой Пушкина)[11]; 3) неизвестные обстоятельства знакомства Пушкина с пратекстом его знаменитого эпического цикла «Песни западных славян» – сборником «La Gusla…», художественной мистификацией П. Мериме (дату первого знакомства поэта с этим циклом ученый смог скорректировать, связав ее с появлением в пятом номере «Сына отечества» за 1828 год нескольких «Морлацких песен» в русском переводе).

Первые годы пребывания Оксмана в Ленинграде после возвращения из Одессы были связаны с осуществлением разнообразных издательских замыслов и организацией Пушкинского семинария при Ленинградском университете совместно с П.Е. Щеголевым. В 1924 г. в первой книге историко-литературного временника «Атеней» появились две заметки Оксмана – «Мнимые строки Пушкина» (в которой разрешился вопрос об авторской принадлежности стихотворных строк «Как облака на небе…», обнаруженных в рукописях Пушкина в качестве эпиграфа к третьей главе «Арапа Петра Великого» – они принадлежали В.К. Кюхельбекеру) и «Может ли быть раскрыт пушкинский план «“Влюбленного беса”?» (в которой было доказано, что пушкинский план «Москва в 1811 году», в котором одного из главных персонажей поэт обозначил инициалами: «В.б.» представляет собой программу недошедшей до нас пьесы)[12].

Вторая половина 1920-х гг. была отмечена продолжением прервавшегося на несколько лет сотрудничества Оксмана с редакцией серийного издания «Пушкин и его современники». Статья «Эпизод из истории пушкинского печатного текста», опубликованная в 1927 г., была посвящена примечательному эпизоду посмертной цензурной судьбы литературного наследия Пушкина, относящемуся к 1884 г. – изъятию из труда В.Е. Якушкина «Рукописи А.С. Пушкина, хранящиеся в Румянцевском Музее в Москве» в апрельском номере журнала «Русская старина» текста мадригала «К*** (Ты Богоматерь, нет сомненья…)». Статья «Легенда о стихах Ленского», напечатанная в 1928 г., была связана с одной «легендой», долгое время существовавшей в пушкинистике: наброски двух незавершенных произведений, а именно – «Прийдет ужасный миг…» и «Надеждой сладостной младенчески дыша…» (из «Кишиневской тетради») считались образцами «стихов Ленского». Оксман в своей работе заявил о необходимости критического пересмотра всех прежних гипотез исследователей и издателей (от П.В. Анненкова до Л.П. Гроссмана), которые сводились к трем доводам – местонахождение фрагментов в бумагах поэта среди исчерканных строф «Евгения Онегина», утверждение о наличии некоторого композиционного родства набросков с «отрывками северных поэм» Ленского, характеристика отрывков как «шуточного подражания Макферсону» – эти доводы путем текстологического анализа были отвергнуты Оксманом.

В начале 1927 г. ученый включился в большую научно-организационную работу, связанную с подготовкой первого советского издания собрания сочинений Пушкина и сопутствующих ему публикаций, причем наибольшее внимание он уделял именно источниковедческой и археографической стороне этого процесса (библиографии воспроизведений автографов и описанию рукописей поэта). Первым изданием, предшествующим академическому собранию, не критическим, но впервые достаточно полно учитывающим обширные материалы сохранившегося рукописного фонда, стало собрание сочинений в 6 т., выпущенное в 1930-1931 гг. в качестве приложения к журналу «Красная нива» на 1930 г. Совместно с П.Е. Щеголевым, С.М. Бонди, Б.В. Томашевским, Ю.Н. Тыняновым и др. Оксман отредактировал тома повестей, критических, исторических и автобиографических сочинений Пушкина, а также подготовил текст плана драмы о папессе Иоанне для третьего тома. Хотя это издание принципиально не являлось ни научным, ни академическим, в редакционных предисловиях даже принципы выбора текста не были, тем не менее, никак обозначены, что при значительной доле публикаций ранее неизвестных текстов и отсутствии единства в композиции, было недопустимо[13]. На основе этого собрания спустя год ГИХЛ’ом был начат выпуск исправленного издания. В процессе критической проверки текстологической стороны «краснонивского» издания для Оксмана прояснились некоторые важные моменты, касающиеся как композиции томов собрания, так и самих принципов подачи пушкинских текстов, их недостатки[14].

Важнейшим этапом для окончательного формирования у Оксмана цельного представления об академическом издании «нового типа», оказалось участие вместе с М.А. Цявловским в научной редактуре собраний сочинений Пушкина в 6 и 9 т., предпринятых издательством «Academia» (оба издания вышли в свет в 1935-1938 гг.). В редакционном предисловии к первому тому девятитомника, были заявлены те принципы подготовки, который отчасти связывают его с «экспериментальным» томом академического издания, вышедшим в 1935 г. (главное же их различие состояло в том, что в последнем речь шла о критически установленном тексте, как о цели работы коллектива текстологов, а в девятитомном издании фигурировал текст канонический[15]. Все тексты были размещены по жанровому принципу, внутри жанров – по хронологии с выделением в особую группу отрывков и набросков, а также dubia’льных текстов (в комментариях к томам художественной, критической, исторической и автобиографической прозы уже можно заметить истоки будущих фундаментальных исследований Оксмана, посвященных «Капитанской дочке», «Истории Пугачевского бунта» и другим произведениям).

Начало длительного и во многом трагического периода подготовки академического издания относится к моменту восстановления работы Пушкинской комиссии Академии Наук. Летом 1933 г. Оксман уже вел переговоры о судьбе собрания сочинений и других изданий с представителями академической и партийной администрации. Весной 1934 г., в беседе с корреспондентом «Литературной газеты» он рассказал об основных принципах подготовки будущего издания и его текстологической базе: 1) исчерпывающий критический пересмотр и изучение прижизненных печатных изданий и всех рукописей Пушкина, находящихся в государственных архивах и хранилищах и частных собраниях в СССР, с учетом материалов, хранящихся в иностранных музеях и библиотеках; 2) жанровый признак распределения текстов по томам и хронологический внутри каждого тома с выделением в особую рубрику произведений незаконченных и черновых набросков (публикация черновых текстов в сводных редакциях с приведением всех печатных, беловых, рукописных и важнейших черновых вариантов); 3) комментарии статейного типа.

Уже на ранних этапах работы над изданием на редакцию эпизодически оказывалось давление партийного начальства, впоследствии приведшее не только к серьезному нарушению первоначального замысла, но и к трагическим последствиям. К началу 1935 г., после длительных задержек, обусловленных спецификой работы, был готов к печати корпус текстов и комментариев лишь одного седьмого тома (он вышел в свет осенью 1935 г.)[16]. Текстам драматических произведений, планам, редакциям и вариантам было отведено 360 страниц, столько же – на долю справочного аппарата. Раздел «Другие редакции, планы и варианты» включил свод разночтений и вариантов (с подведением их к основному тексту), отражающий ход авторской работы, и другие подготовительные материалы. Издание ставило своей задачей в каждом случае восстановление полного корпуса материалов творческой истории произведения[17], на основании детального изучения которого, с привлечением документов цензурных архивов, прослеживалась читательская, цензурная, театральная и издательская судьба произведений. Комментарий Оксмана к тексту плана драмы о папессе Иоанне, датированному 1834-1835 гг., дополнил статью 1916 г. указаниями на четыре источника, таким образом, исчерпав круг текстов, с которыми соприкасался Пушкин в своей работе.

Два обсуждения тома, состоявшиеся весной 1936 г. в Москве и в Ленинграде, были посвящены специфике академического издания, его фундаментальному значению для дальнейших публикаций и изучения пушкинской текстологии, научного комментирования его наследия, а также обоснованию причин задержек в выпуске томов. В целом они выявили положительное и сочувственное отношение научной и литературной общественности к дальнейшей судьбе издания. Но она была уже решена после знакомства партийного начальства с седьмым томом – Оксман был отстранен от работы и арестован, а первоначальный замысел разрушен – все тома выпущенного в 1937-1949 гг. академического издания были фактически лишены комментария.

Вскоре после возвращения из лагеря, в Саратове Оксман получил возможность подробно познакомиться с академическим изданием. В критических оценках, зафиксированных в частной переписке и выступлениях Оксмана, содержались указания на следующие основные недостатки издания: 1) композиционные (отсутствие раздела «Записки официального характера» и в принципе – каких бы то ни было тематических разделов – и связанные с этим спорные решения, пропуски целого ряда небольших по объему заметок и записок); 2) текстологические (присваивание дневниковым записям произвольных заголовков, связывающих их с авторскими циклами, и наоборот – изъятие самостоятельных заметок Пушкина и публикация их поздних переработанных и сокращенных редакций в составе авторских циклов, редакторские ошибки в прочтениях текстов); 3) хронологические (правильность датировки ряда статей и одновременно – характеристика более поздних набросков как подготовительных материалов к ним, строгий хронологический порядок вне учета жанров и степени завершенности; 4) проблема транскрипции (результаты черновой реконструкции включались в основной текст на равных основаниях); 5) отсутствие справочного аппарата, в особенности – текстологического комментария. В целом Оксман отдавал должное очевидным достоинствам издания, называл его «образцом для всех будущих изданий», но именно по той же причине считал необходимым скорейшее обсуждение принципов его композиции, подачи основных и черновых текстов, их распределения по жанрам и томам, методов обзора “dubia”, построения справочного аппарата и других проблем.

В 1950-е-1960-е гг. внимание Оксмана-пушкиниста было сосредоточено, главным образом, на изучении творческой истории «Капитанской дочки» и «Истории Пугачева», «политической лирики и сатиры» Пушкина 1817-1820 гг., а также на подготовке томов автобиографической, исторической и критической прозы Пушкина в десятитомном собрании сочинений поэта в издании ГИХЛ’а (1959-1962). Первым двум упомянутым темам были посвящены фундаментальные монографические труды ученого, один из которых появился в уже упомянутом саратовском сборнике 1959 г. и вобрал в себя содержательную квинтэссенцию всех его публикаций на эту тему за последнюю четверть века. Переработанный и дополненный новыми материалами, он подводил итоги многолетней работы Оксмана над воссозданием творческой истории нескольких пушкинских произведений, оказавшихся в генетическом плане родственными друг другу – «Дубровского», «Капитанской дочки», «Истории Пугачева» и ненаписанной повести о поручике гренадерского полка Шванвиче[18]. Второй из упомянутых выше трудов – научное издание «Капитанской дочки» в серии «Литературные памятники» 1964 г. – оказался последней крупной пушкинистской работой Оксмана. В статье, озаглавленной «Пушкин в работе над романом “Капитанская дочка”», Оксман обобщил результаты своей работы по изучению творческой истории, текстологических особенностей и проблем публикации романа, а также его места в общем контексте пушкинского творчества 1830-х годов. Основной своей текстологической заслугой ученый считал критически установленный текст повести[19], поскольку и в академические издания, и в многочисленные массовые переиздания включался контаминированный текст, объединяющий в разных пропорциях данные рукописного и первопечатного текста. В издании был приведен также свод важнейших вариантов рукописи, напечатаны по автографам некоторые материалы, освещающие важные эпизоды в истории текста, а также представлен тот круг литературных и документальных источников, каждый из которых впоследствии сыграл свою роль в творческой работе Пушкина (происхождение эпиграфов к отдельным главам, толкования особенно примечательных случаев авторского словоупотребления, раскрытие источников скрытых и явных цитат и аллюзий, поэтапная характеристика всех сохранившихся планов с целью выявления процесса эволюции образов)[20].

Среди исследований Оксмана в области пушкинской текстологии 1950-1960-х гг., есть две статьи, занимающие особое место в его наследии. Обе они носят итоговый характер, поскольку к разработке проблем, которым они посвящены, ученый возвращался, начиная с 1920-х гг., неоднократно, а пересечение пушкиноведческих интересов Оксмана с изучением истории декабристского движения (поэтическая и политическая эволюция Пушкина, связь его с декабристами) в его научном наследии вполне закономерно и имеет долгую историю[21]. К работе над исследованием «Пушкинская ода “Вольность”» (опубликовано в 1989 г.) ученый приступил в конце 1940-х гг., преследуя две задачи – историографический и источниковедческий анализ истории изучения и датировки оды, а также изложение собственных взглядов на время ее создания и идейное содержание. Оксман полагал, что «как факт биографии Пушкина ода “Вольность” не существовала вплоть до 1819 г.» (этому была подчинена и вся документальная аргументация его концепции). Избранный метод работы, в сочетании с палеографическим анализом рукописных данных, позволил ему уже в самой критике источников и гипотез предшественников наметить пути для дальнейших поисков.

В статье Оксмана «Политическая лирика и сатира Пушкина» (опубликована в 1990 г.), помимо подробного анализа идейного содержания «Ноэля», оды «Вольность», «Деревни», послания «К Чаадаеву», «Ответа на вызов написать стихи в честь имп. Елизаветы Алексеевны», а также расшифровки скрытых в них образных и языковых аллюзий и подтекстов, Оксман подверг критическому пересмотру все прежние основания их датировок и намеревался предложить свой собственный взгляд на эту проблему. В силу разных обстоятельств, кроме дополнительных замечаний, касающихся «Вольности», им было дано подробное обоснование датировки лишь одного текста – «Ноэля». Предложенные Оксманом датировки, и в особенности концепция (в которой коллеги ученого усматривали некоторое искусственное «подведение» под нее установленных дат) впоследствии воспринимались большинством исследователей критически и, как правило, в изданиях полностью не принимались. Так, в малом академическом издании Томашевский не принял решительно ни одной датировки Оксмана, указав в ряде случаев более приблизительные и не получившие обоснования датировки. В публикациях 1970-1980-х гг. также заметно влияние традиции академического издания при датировке и комментировании «политической лирики и сатиры» Пушкина[22].

Глава III «Ю.Г. Оксман – редактор, комментатор и критик академических изданий» призвана осветить и проанализировать его многолетний опыт в области подготовки научных изданий. Обстоятельства научной биографии Оксмана сложились таким образом, что, начиная с середины 1920-х гг., он был вовлечен в интенсивную деятельность отечественных филологов по разработке и применению на практике принципов текстологической и редакционной подготовки как академических, так и неакадемических изданий, научного комментирования.

Первый опыт критического обзора академических изданий относится ко времени выхода первых томов полного собрания сочинений Л.Н. Толстого, по определению Оксмана, «первого советского издания академического типа». Интерес ученого и его коллег к этому издательскому проекту можно объяснить, во-первых, его беспрецедентностью в отечественной эдиционной практике, а во-вторых, тем обстоятельством, что весной 1928 г. ученый получил приглашение стать одним из редакторов и комментаторов юбилейного издания (сотрудничество не состоялось). В ноябре 1935 г. на конференции по обсуждению юбилейного издания Оксман счел необходимым отметить в своем выступлении работу авторского коллектива и поделиться некоторыми соображениями относительно текстологии и принципов комментирования томов собрания, содержащих письма. Среди главных недостатков Оксман особо указал на «некоторую путаницу представлений» в работе редакции, главную причину которой он видел в самой организации текстологического и археографического подхода к публикации материалов, соединившей «традиции работы над полными собраниями сочинений» и традиции «изданий документального типа». Это привело, в частности, к печатанию писем по старой орфографии, в отличие от текстов художественных произведений, без обоснований этого решения («уступка документализму»). Некоторые замечания были им высказаны и относительно принципов комментирования эпистолярного наследия Толстого. Ученый обратил внимание на перенасыщенность комментария историко-литературными, культурными и бытовыми сведениями, а также библиографической информацией, пришел к выводу: «интерес к книге от этого повышается, но интересы полного собрания сочинений нарушаются довольно грубо»[23].

Следующий эпизод в научной биографии, связанный с анализируемой темой, относится к началу 1950-х гг. Когда в 1953 г. начался выпуск собрания сочинений Белинского, Оксман, занятый методологическими вопросами подготовки научных изданий, внимательно следил за работой редакционного коллектива. В эти годы ученый время от времени делал попытки фиксировать на бумаге собственные размышления. В частности, до нас дошли отрывочные, но, безусловно, содержательные заметки «Вопросы композиции в изданиях классиков», датируемые нами предположительно первой половиной 1954 г. В них уже пунктирно намечаются как те принципиальные положения, исходя из которых, ученый будет в дальнейшем строить свою редакторскую и комментаторскую работу, так и те предпочтения, которые найдут свое отражение в его печатных и устных выступлениях: 1) критика намечавшейся в текстологической практике тенденции, заключающейся в том, что редактор сводил свою работу, по сути, дела к транскрибированной передаче в издании всех имеющихся в его распоряжении материалов, отчего работа творческая, предполагающая ответственность текстолога за выбор основного текста и дополнительных материалов, разъясняющих читателю историю создания художественного произведения, уступала место работе по большей части механической; 2) проблема недифференцированного и некритического переноса данных автографа на печатный лист, зачастую затрудняющего цельное восприятие текста художественного произведения читателем («подмена полного собрания сочинений того или иного автора полным собранием печатных и рукописных первоисточников их текста»). В заметках проявилось также отрицательное отношение Оксмана к злоупотреблению в использовании единого хронологического принципа при выстраивании композиции издания (без учета жанров, степени законченности и авторского отношения к расположению произведений – значения «контекста»)[24].

Весной 1954 г. Оксману представилась возможность высказать свое мнение о состоянии академического книгоиздания. 12 мая в Москве он выступил на Всесоюзном совещании по вопросам текстологии с докладом, посвященным процессу формирования нового типа советского академического издания, основанного на «критическом изучении всех первоисточников, связанных с творчеством того или иного писателя» и эдиционном опыте предреволюционных и первых послереволюционных десятилетий. Им были также затронуты те проблемы и задачи, которые предстояло решить новым поколениям текстологов: методы построения изданий, текстологическая полнота и точность, продуманность комментария. Основным объектом его критики стало академическое полное собрание сочинений Белинского в 13 т., среди главных недостатков которого Оксман отметил следующие: 1) издание было основано не на критическом изучении первоисточников, а на критическом изучении предшествующих изданий; 2) при подготовке издания недостаточное внимание было уделено проблемам атрибуции и датировки[25] (в издании оказались тексты, авторство которых вызывало сомнения); 3) раздел редакций и вариантов был исключен из издания, а немногие его материалы были включены в комментарии частично и достаточно произвольно. В этом же выступлении Оксман вновь попытался определить для себя содержание понятия «текстология». В его понимании она представляла собою «часть литературного источниковедения, которое, конечно, есть научная дисциплина, имеющая многовековые традиции <…> в которых текстология никак не фигурирует, а методика изучения текстов всегда выходила на первый план».

В августе 1956 г. Оксман был включен в состав редколлегии собрания сочинений Герцена, а еще в марте в печати появилась обстоятельная рецензия на первые шесть томов издания[26], знакомство с которой обнаруживает последовательность Оксмана в отношении к таким проблемам, как композиционное построение томов собрания (утверждение неприемлемости сквозного хронологического принципа) и атрибуция, а также к принципам научного комментирования. Анализируя недостатки и спорные моменты текстологии, он, не ограничиваясь критикой, предлагал свое собственное разрешение того или иного вопроса, аргументированное результатами специальных археографических разысканий – например, расшифровка инициала «Б» в тексте памфлета «Москва и Петербург», обозначающего М.А. Бакунина. Публикация памфлета по тексту поздней редакции, признанная Оксманом абсолютно неправомерной, позволила ему перейти к важному теоретическому обобщению, касающемуся принципов издания литературных текстов с явным общественно-политическим содержанием или подтекстом: «…исследователь и текстолог обязаны в основу своих изучений класть не позднейшую, исправленную и дополненную в иных исторических условиях редакцию политического документа, а тот текст последнего, который являлся непосредственным откликом на злобу дня и отражал историческую обстановку времени его создания и распространения».

Впоследствии Оксман продолжал активно участвовать, уже в качестве члена редколлегии издания, в обсуждении возникающих проблем и в решении конкретных текстологических задач[27]. Некоторые частные текстологические решения, предложенные Оксманом, были приняты в томах издания: 1) введение раздела «Редакционные заметки, примечания, объявления» и включение в «Приложения» подраздела «Корреспонденции, обработанные в редакции “Колокола”»; 2) публикация текста статьи Герцена «Über dem Roman aus dem volksleben in Russland (Brief an die Übersetzerin der “Fischer”)» по тексту полного авторизованного немецкого перевода и включение новонайденного неоконченного французского оригинала в раздел «Других редакций» (редакция намеревалась печатать контаминированный текст). В июле 1958 г., в связи с кончиной Б.П. Козьмина, на Оксмана были возложены обязанности заместителя главного редактора издания. В 1958-1965 гг. ученый был ответственным редактором восьми томов (14, 15, 18, 19, 24, 26, 28, 30) и принимал участие в комментировании еще двух (7 и 13).

Многолетняя редакционная и комментаторская работа потребовала определенной систематизации и анализа, о чем сохранилось единственное документальное свидетельство. 5 июня 1962 г. на выездном заседании Бюро ОЛЯ в Ленинграде Оксман выступил с докладом «О типах академических изданий собраний сочинений русских классиков. Опыт издания сочинений и писем Герцена», где подвел некоторые итоги работы редакционного коллектива, отметил важнейшие издания и публикации, ставшие текстологической основой собрания. Особое внимание он обратил на корректировку принципов, принятых в этом издании: жанрово-тематическое деление текстов вместо единой хронологической цепи, «дифференциация и раздельная публикация» сопутствующих текстологических материалов (редакций, вариантов, разночтений). Таким образом, принципы построения томов, которые Оксман отстаивал в своих критических выступлениях, в значительной степени были применены на практике. Издание Герцена было практически первым серьезным опытом научной публикации общественно-политических и агитационных литературных памятников, поэтому одной из главных задач редакторов и комментаторов издания, являлось, по мнению ученого, «установление текстов произведений, всех вариантов произведения, определение его хронологии и увязка комментируемого текста с общественно-политической обстановкой».

Заметно и весомо было участие Оксмана с 1959 г. в подготовке академического собрания сочинений и писем Тургенева, второй и третий том которого («Сцены и комедии») вышли под редакцией и с комментариями ученого, став итогом многолетнего изучения драматургического наследия Тургенева. Их композиция является последовательным осуществлением тех представлений Оксмана о внутреннем устройстве тома академического издания, которые на протяжении всех предшествующих лет ученый пытался утвердить в рецензиях и выступлениях и закрепить в публикаторской практике: 1) раздел «Другие редакции и варианты» включал в себя варианты первопечатного текста, первые и последующие рукописные редакции пьес и отдельных сюжетных эпизодов, данные журнальных редакций (варианты цензурных и типографских гранок), варианты прижизненных изданий, а в качестве приложения были опубликованы перечни написанных, начатых и задуманных пьес; 2) текстологическое обоснование выбора текста строилось, с одной стороны, на учете последней авторской воли, выраженной писателем при подготовке десятого тома сочинений в 1880 г., а с другой – на критическом отношении к разночтениям[28] между изданиями 1874 (предпоследнее прижизненное издание) и 1883 г. (первое посмертное полное собрание сочинений) и изданиями 1869 г. (седьмого тома, содержащего драматургию) и 1883 г. Отдельные комментарии к каждой пьесе, включали в себя, помимо традиционных материалов о ее творческой истории, о восприятии и оценке пьесы современниками, перечень основных печатных и рукописных источников текста с краткой характеристикой каждого из них. Таким образом, история текста и творческая история произведения в целом восстанавливалась в комментарии Оксмана во всех ее важнейших эпизодах[29].

В сентябре 1959 г. Оксман вошел в редакционную коллегию академической серии «Литературные памятники». Спустя два года, присутствуя на очередном ее заседании, он обратил внимание коллег, приступающих к выпуску комментированных изданий произведений русской литературы 19 в., на некоторые принципиальные вопросы их подготовки: выработка специфического типа серийного научного издания; возможные объемы публикации сопутствующих текстологических и справочных материалов; необходимость включения в каждый том статьи, посвященной судьбе памятника в контексте мировой культуры. Замечания, высказанные Оксманом, были положены в основу специальной текстологической инструкции. Последней крупной работой ученого в области подготовки академических изданий, увидевшей свет при его жизни, стал том избранных литературно-критических статей Добролюбова «Русские классики», вышедший в упомянутой серии. Заслуга Оксмана состояла в том, что для этого тома он провел тщательную проверку всех текстов критика по сохранившимся рукописям, корректурам, журнальным редакциям, а также текстам четырехтомного издания, подготовленного Чернышевским в 1862 г. В ряду других справочных материалов это издание включало в себя обширную статью Оксмана «Старые и новые собрания сочинений Н.А. Добролюбова», одна из глав которой напрямую соотносится с темой настоящего исследования, так как посвящена разбору двух собраний сочинений критика, выпущенных ГИХЛ’ом в 1934-1941 и 1961-1965 гг.[30]

Предыстория подготовки первого советского критического издания сочинений Добролюбова – один из ключевых эпизодов, характеризующих текстологическое мастерство Оксмана. В самом начале 1930-х гг., приступая к составлению плана будущего издания и организации архивно-поисковой работы, Оксман в письмах главному редактору П.И. Лебедеву-Полянскому высказал ряд замечаний, касающихся установления и подачи текста тех или иных произведений Добролюбова, сформулировав тем самым основные текстологические принципы их публикации. Во-первых, за основной текст в издании был принят «текст рукописи или авторизованной корректуры с учетом поправок стилистического порядка, сделанных в “Современнике”»; статьи, автографы которых не сохранились, печатались «по их журнальным редакциям, с учетом, по изданию Чернышевского, тех мест, кот<орые> извращены или вовсе изъяты цензурой». Такое решение было связано со спецификой работы Чернышевского-редактора и минимализировало следы его вмешательства в авторский текст, а также определяло все стилистические особенности предпринятого им издания как «варианты гипотетической ранней редакции». Во-вторых, был использован хронологический принцип[31] расположения текстов внутри каждого тома, дополненный жанровым делением всего корпуса сочинений. В первом и втором томах были опубликованы литературно-критические сочинения 1856-1862 гг., в третьем, четвертом и пятом – публицистика 1856-1861 гг. Стихотворения, художественная проза, «Дневник» Добролюбова, ранние историко-литературные работы критика, публикации в «Журнале для воспитания» и нелегальных рукописных газетах были помещены в последний, шестой том собрания, что обеспечивало необходимую «академическую» полноту издания, как и публикация юношеских произведений, семинарских и институтских работ, отрывков и набросков позднейших статей, рукописной газеты «Слухи», важнейших разночтений, а также рукописных и журнальных вариантов в приложениях к каждому тому.

Статья Оксмана, напечатанная в 1970 г. в составе тома «Русские классики», ставила своей целью «критический обзор основных изданий за сто лет». Поэтому, помимо рассказа о судьбе литературного наследия Добролюбова и об истории подготовки изданий его сочинений, основным содержанием обзора стал предметный разговор об уровне их текстологической подготовки, а также о том, как менялись и совершенствовались с течением времени принципы этой работы. В статье была охарактеризована роль Чернышевского, как первого «текстолога» и редактора сочинений Добролюбова, в работе по собиранию, систематизации и проверке журнальных текстов, автографов и типографских гранок произведений критика, по освобождению от цензурных искажений значительной части литературного наследия Добролюбова (факты прямого редакторского вмешательства Чернышевского в текст Добролюбова имели место, но определенная часть их восходила к автографам и корректурам). Эта работа была прервана арестом Чернышевского, но увенчалась выходом четырехтомного собрания – «неизменной основы» для всех дореволюционных изданий.

Значительная часть статьи была посвящена текстологическому анализу двух дореволюционных изданий, предпринятых М.К. Лемке в 1911 г., Е.В. Аничковым и В.Н. Княжниным в 1911-1913 гг. Основную текстологическую ошибку первого издателя Оксман усматривал в принципах выбора текста, использованных им (журнальный текст «Современника» был наложением совмещен Лемке с текстом, напечатанным в 1862 г. Чернышевским), и в недостаточно внимательном отношении к данным первопечатного текста с пометами автора (по мнению Оксмана, «чисто стилистические варианты первопечатного текста, отражая последние стадии процесса авторской правки» являются приоритетными для текстолога). В отношении второго упомянутого издания, ученый высказал важное замечание, касающееся тех источников, которые были учтены при работе над ним: приступая к изданию, Аничков имел в своем распоряжении переписку критика с коллегами и составленные Чернышевским рукописные реестры анонимных произведений Добролюбова, текстологической ценности, реальному содержанию и степени достоверности которых Оксман посвятил специальную статью в 1965 г., придя к выводу, что не все они в равной степени авторитетны и последовательны, более того – различны по своему происхождению и назначению, зачастую лишены каких-либо аннотаций. Их некритическое использование, по определению ученого, «предельно сузило круг первоисточников» издания, а издатели «явно в них не разобрались». Попытки же усовершенствовать текстологический аппарат издания (введение системы обозначения дополнений первопечатной редакции, перестановок или замены отдельных ее фрагментов) по причине небрежной вычитки корректуры или ее отсутствия, ни к чему не привели.

Первое советское полное собрание сочинений Добролюбова, редактором, комментатором и критиком которого выступил Оксман, главной своей задачей ставило «установление наиболее полного и точного текста» его произведений. В связи с этим «подверглись тщательному учету и изучению все дошедшие до нас рукописи и печатные тексты сочинений Добролюбова», материалы его переписки и документы цензурных архивов, все три основных издания его произведений и ранее недоступные гонорарные ведомости «Современника», корпус собрания сочинений, установленный в издании Лемке. Однако часть атрибуций Аничкова, тем не менее, перекочевала в советское издание в результате недостаточно критического отношения к принципам атрибуции анонимных текстов «Современника», основанных на неправильной интерпретации «реестров Чернышевского» Аничковым и Княжниным. Архивные поиски, предпринятые редакционным коллективом издания, позволили выявить новые материалы к истории текста сочинений Добролюбова[32]. Все изменения и дополнения к первопечатному тексту выделялись в тексте с помощью системы скобок: квадратные обозначали те из них, которые опирались на издание 1862 г., ломаные – все прочие редакционные вставки и конъектуры, пропущенные слова, предположительные чтения и т.д., круглые скобки принадлежали самому Добролюбову. Таким образом, впервые в издании был представлен критически установленный текст, а обоснования конкретных случаев его выбора были даны в примечаниях.

В новом девятитомном собрании сочинений (1961-1964 гг.), критическим разбором которого Оксман закончил свою статью, текст всех произведений Добролюбова «был подвергнут еще раз сплошной проверке по первоисточникам, в числе которых оказались и неизвестные раньше типографские гранки его статей и рецензий, сохранившихся в архиве Чернышевского, Пыпина и Антоновича». К тому же за прошедшие три десятилетия в результате многолетних систематических разысканий ряда исследователей, значительно увеличился круг первоисточников и разного рода документов, уточняющих текстологию Добролюбова. Оксман особо отметил, что в этом издании была решена задача, к решению которой стремился и он сам – приведение текстологического аппарата издания в соответствие с современным ему уровнем развития источниковедения и текстологии. Поэтому им было одобрено «полное освобождение основного текста от уродовавших его в течение полувека “прямых скобок”, примитивно демонстрировавших наличие в одном тексте двух редакций некоторых произведений»[33]. Основные же недостатки ученый усмотрел не в тексте, а в композиции издания. Основная и важнейшая, по его мнению, часть литературного наследия Добролюбова публиковалась «“единым потоком”, в одном формально-хронологическом ключе, без всякой дифференциации» по соседству с черновыми набросками, дубиальными по авторству рецензиями, институтскими зачетными работами и случайными автобиографическими заметками. Усугублялось это обстоятельство тем, что редакция не смогла обеспечить точную датировку значительного количества текстов. Вызвало недоумение Оксмана и произвольное изъятие из собрания сочинений разделов «Другие редакции и варианты», «Dubia» и «Приложения», «без наличия которых ни одно собрание сочинений того или иного писателя не может считаться ни достаточно полным, ни подлинно критическим». Отсутствие первого раздела было компенсировано в издании включением в текст примечаний к основному тексту наиболее существенных разночтений, но изъятие второго и третьего в сочетании со сквозным хронологическим принципом ничем восполнено не было. Главное достижение этого издания было охарактеризовано Оксманом так: «опыт построения девятитомного издания Добролюбова <…> значительно обогатил и расширил традиционные представления текстологов о родах и видах журнального материала, подлежащего включению в изданиях полных собраний сочинений политических публицистов и литературных критиков», об общих принципах атрибуции анонимных статей и рецензий.

Роль Оксмана в процессе формирования современного типа академических и неакадемических многотомных изданий была далеко не второстепенной ролью стороннего наблюдателя и критика. Многие из принципов, разработанных и испытанных на практике им и его коллегами-текстологами еще в начале 1930-х гг., впоследствии, по мере развития источниковедения и текстологии, претерпевали серьезные изменения, но были их отправной точкой, что нельзя не принимать во внимание. Для самого Оксмана этой основой служил опыт дореволюционных изданий, к которому он относился неизменно критически, но с четким осознанием его безусловной ценности. Вместе с развитием текстологии менялись и подходы Оксмана к решению проблем, касающихся композиции изданий, выбора основного текста, проблем датировки и атрибуции, а также интерпретации и публикации сохранившихся редакций и вариантов. Путь, пройденный отечественной текстологией в области научного издания наследия русских писателей в 1930-1960-е гг., отразился в наследии ученого во всей полноте.

Начало многолетнему сотрудничеству Оксмана с редакцией «Литературного Наследства» было положено в 1931 г., и очень скоро статьи и публикации Оксмана, связанные с творческой историей художественных, мемуарных и публицистических произведений, атрибуцией и датировкой литературных памятников, вошли в число исследовательских работ, формировавших научный облик и тип нового серийного издания. Кроме того, возможность публиковать свои работы в пользующемся уважением издании на разных этапах нелегкой судьбы ученого зачастую оказывалась спасительной во многих отношениях. Филологическое чутье и несомненные организаторские способности Оксмана (привлечение авторов, первоначальная редакционная работа с рукописями, их рецензирование, поиск и подготовка к печати пушкинских автографов) в полной мере проявились в процессе работы над томом «А.С. Пушкин», вышедшим в 1934 г. Авторское участие исследователя выразилось в подготовке пяти публикаций, среди которых следует отметить: 1) статью «Пушкин в работе над “Историей Пугачева”», характеризующую весь корпус исторических источников, собранных и использованных Пушкиным в работе, а также творческие рукописи поэта, позволяющие реконструировать ее творческую историю; 2) публикацию воспоминаний П.А. Катенина и очерк об истории их написания и дальнейшей судьбе, основных вехах литературной и политической биографии мемуариста, его общении с Пушкиным, построенный на архивных и печатных источниках, материалах журнальной полемики 1810-1830-х гг. и личной переписки поэта с Катениным; 3) публикацию беллетризованного мемуарного очерка В.Ф. Раевского «Вечер в Кишиневе», свидетельствующего о позиции Раевского как критика Пушкина, и статью Оксмана об историко-литературной и текстологической значимости публикуемого источника (фактические данные, анализ палеографических особенностей источника и археографические детали дали возможность судить о процессе работы автора и датировать его). Все последующие публикации этого очерка опирались, как на первоисточник, на текст, подготовленный Оксманом.

После возвращения Оксмана из заключения одной из насущных проблем стала его научная и политическая реабилитация. Далеко не последнюю роль в этом деле сыграла редакция «Литературного Наследства», а главным образом – И.С. Зильберштейн, ближайшим образом участвовавший в хлопотах о пересмотре дела ученого еще в 1940 г. Подлинным возвращением Оксмана в академическую науку следует признать его публикации в двух последних книгах «белинского» тома серии[34]: 1) работа, включившая результаты многолетнего изучения и сопоставительного анализа всех сохранившихся списков письма Белинского к Гоголю и главный итог – критически установленный текст письма[35], появились в томе за подписью старейшего сотрудника редакции К.П. Богаевской (которая взяла на себя трудную и двусмысленную роль «соавтора» Оксмана) и с комментарием Я.З. Черняка; 2) критико-библиографический обзор «Переписка Белинского», жанровое определение которого не исчерпывает всего объема приведенных в ней новых фактов биографии критика, атрибуций и датировок значительного корпуса его эпистолярного наследия. Главной целью ученого было привлечение внимания исследователей к проблемам издания, «систематической выверке писем Белинского по автографам» и шире – к подготовке академического издания Белинского, к «созданию базы для научной разработки» его «политической и литературной биографии». Основная часть обзора касалась недостатков трехтомного издания Е.А. Ляцкого 1914 г. «Письма В.Г. Белинского», ставшего поводом для написания обзора: 1) публикация письма Белинского к Гоголю «без указания хотя бы важнейших его разночтений, без элементарно необходимых расшифровок всех его политических и литературно-бытовых намеков, формул и ассоциаций»; 2) недостаточное внимание к «первоочередным задачам публикатора любых эпистолярных текстов» – датировке писем, расшифровке имен и фамилий; 3) отсутствие подробного историко-литературного комментария и точных биографических и библиографических справок к публикуемым текстам.

В 1952 г. вышел в свет том «Литературного Наследства» под названием «Пушкин. Лермонтов. Гоголь», в котором были напечатаны два труда Оксмана-пушкиниста – «Пушкин в работе над “Капитанской дочкой”» и «Неосуществленный замысел истории Украины», а также публикация воспоминаний А.И. Арнольди. Статья, посвященная истории замысла исторического труда, предшествующего «Истории Петра» и «Истории Пугачева» и оказавшегося в сфере основных интересов поэта вскоре после завершения поэмы «Полтава», описывала, по материалам личной переписки Пушкина и его архива, ход всех подготовительных исследовательских работ – от беглых набросков до черновиков плана и фрагментов вводных заметок[36]. Вторая работа Оксмана, напечатанная в томе – статья «Пушкин в работе над “Капитанской дочкой”» представляла собой определенный этап в уже упоминавшемся многолетнем исследовании творческой истории повести. Разумеется, что осуществлявшееся параллельно с ним изучение пушкинской «Истории Пугачева» существенно дополняло работу ученого важными деталями и наблюдениями, в частности об отношении Пушкина к присланным ему Д.Н. Бантышом-Каменским материалам и о возможных направлениях их использования в работе (многочисленные выписки из «Словаря достопамятных людей русской земли», конспекты биографических справок об исторических лицах, представлявшие для поэта, по определению Оксмана, «интерес новизны» и предназначавшиеся «не для вставок в уже законченную рукопись “Истории Пугачева”, а для использования в следующем ее издании или в будущем романе»). Мемуарные записки Арнольди долгое время были недоступны исследователям по воле самого автора, однако в 1863-1903 гг. некоторые его устные свидетельства доходили до читателя в передаче С.С. Дудышкина, П.А. Висковатова и других публикаторов. Когда в распоряжении Оксмана оказалась копия с автографа записок, фактографическая и текстологическая ценность этого источника стала для него очевидной. Характеризуя, на основе упоминаемых событий и дат, процесс работы автора над воспоминаниями, хронологически ограниченный 1869-1887 гг., он отметил преимущества «непритязательных, но точных и всегда строго взвешенных свидетельств о поэте и его окружении», их источниковедческое и текстологическое значение (для комментирования экспромта «М.И. Цейдлеру», для атрибуции и датировки перевода «Стансов» Мицкевича).

Большим событием в истории отечественной науки стали три книги «Литературного Наследства» – «Декабристы-литераторы», вышедшие из печати в 1954-1956 гг. и вобравшие в себя десятки публикаций неизвестных текстов художественных и публицистических произведений, страницы эпистолярного и мемуарного наследия, материалы к биографии известных и забытых декабристов, а также публикации, посвященные связям Пушкина, Грибоедова и Мицкевича с участниками декабристского движения. К работе над статьями и публикациями для этого издания, «археографическую и источниковедческую тщательность» и фундаментальное значение которого Оксман отметил в одном из писем Зильберштейну, ученый приступил в 1951 г. Планы и материалы ко многим из них были намечены и найдены им еще в первой половине 1920-х гг. Очень показательны в связи с темой данного исследования две публикации: 1) «Неизвестные письма В.Ф. Раевского (1827-1866)», вступительная статья к которой представляет собой очерк, посвященный судьбе эпистолярного наследия Раевского (большая его часть была уничтожена им самим, немногие сохранившиеся фрагменты обширной переписки составили опубликованную ученым исчерпывающую подборку), сохранившийся корпус которого получил в публикации новую датировку, корректирующую решения первых публикаторов и основанную на тщательном анализе содержания писем и фактов биографии Раевского; 2) «Ранние стихотворения В.Ф. Раевского (1816-1822)», основанная, в частности, на изучении материалов, найденных Оксманом в ЦГВИА Ленинграда. Эта публикация была посвящена эпизодам творческой истории ряда стихотворных текстов – оды «Глас правды», неизвестного послания к П.С. Пущину, сатиры «Смеюсь и плачу», а также «К моим пенатам» (в частности, были проанализированы две редакции оды, последняя из которых представляла собою незавершенный опыт позднейшего переосмысления, сатирического заострения и перестройки первоначального текста» – «законченного лирического стихотворения высокого стиля»). В комментарии вновь был включен критический обзор публикаций анализируемого им произведения, перечни ошибок и опечаток, допущенных публикаторами, кроме того, давались новые, строго аргументированные данными архива Раевского и фактами его биографии датировки и расшифровки скрытых в текстах аллюзий и упоминаний[37].

В 1977 г., в пору продолжавшегося умалчивания имени ученого, в томе «Из истории русской литературы и общественной мысли 1860-1890 гг.» увидела свет посмертная публикация Оксмана. Подготовленная еще в начале 1930-х гг., она впервые вводила в научный оборот тексты нескольких незавершенных рассказов Гаршина 1878-1887 гг. В те годы значительное количество материалов литературного архива писателя продолжало оставаться неизученным – этим обстоятельством Оксман объяснял «историко-литературную и биографическую значимость каждого нового творческого документа», а его работа была одной из первых, связанных с текстологией незавершенных произведений применительно к творческому наследию Гаршина[38]. Следующие публикации неизданных работ ученого появились лишь в 1989 г. в Саратове. С тех пор началось неторопливое, но последовательное возвращение к читателю научного наследия выдающегося текстолога и источниковеда 20 в.

Роль Оксмана, как одного из ведущих текстологов своего времени, определена двумя важными обстоятельствами: во-первых, его активными участием в археографической, текстологической, комментаторской и научно-организационной работе на протяжении 1910-1960-х гг. (наиболее ответственного периода становления отечественной текстологии), а во-вторых, его фундаментальным вкладом в первоначальную научную разработку многих исследовательских тем (текстология художественной, критической и исторической прозы Пушкина, художественное и эпистолярное наследие Гаршина, драматургия Тургенева и др.) и текстологических проблем (атрибуция и датировка, творческая история и история текста художественных, критических и исторических произведений, проблемы цензуры литературных текстов). Не признавая текстологию самостоятельной наукой, Оксман был склонен считать ее вспомогательной (но фундаментальной по своему значению) филологической дисциплиной, подчеркивая ее тесную связь и родство с археографией, палеографией и литературным источниковедением.

Обращаясь в своих трудах к критическому анализу эдиционно-текстологического опыта конца 19 – первой половины 20 вв., ученый тем самым выявлял новые пути решения той или иной проблемы, обозначал собственные принципиальные позиции по важнейшим эдиционно-текстологическим вопросам: 1) публикация в изданиях редакций, вариантов, разночтений, как обязательная и неотъемлемая часть любого академического издания, непоследовательный и неполный учет которой может привести к затруднению и ошибкам в понимании и интерпретации художественного произведения; 2) содержательные границы научного комментария, обусловленные спецификой его функции в издании; 3) композиционное построение изданий (последовательное неприятие ученым единого хронологического принципа, вне учета жанров, степени законченности, основанное на широком понимании понятия «авторской воли»); 4) критическое изучение всех первоисточников, связанных с творчеством того или иного автора и внимание к вопросам атрибуции и датировки, «неотъемлемым от текста, от анализа словесного оформления той или иной редакции».

Многие из работ Оксмана имеют, помимо практического, эдиционного применения, еще и общеметодологическое значение, которое непременно должно быть воспринято и осмыслено современной наукой. Такова, например, его работа по критическому установлению текста письма Белинского к Гоголю, изучению его общественного значения и истории распространения, использовавшая весь источниковедческий потенциал, который могла бы предложить сама тема этого исследования, послужившего критическому пересмотру всей предшествующей практики издания этого памятника и описавшего самый процесс установления текста и характеристики всего имеющегося в наличии источниковедческого фонда.

Оксману-пушкинисту принадлежат важные открытия в области выяснения «литературной истории» ряда произведений Пушкина, установления источников литературных реминисценций, «внешних стимулов» того или иного литературного замысла, интерпретации материалов личного архива поэта, а также творческой истории созданных им произведений с целью выявления процесса развития авторского замысла, степени влияния, оказываемого на этот процесс привходящими художественными и документальными его элементами, особенностей их перехода из реально-биографического пространства в художественное.

Научное наследие Оксмана позволяет назвать его достойным продолжателем традиций культурно-исторической школы отечественного литературоведения (подчеркивающей важность литературного произведения как «ценнейшего исторического документа» и объясняющей историю литературы как исторический процесс, связанный с историческим движением самого общества), а также приверженцем биографического метода в его широком понимании, учитывающем в исследовании роль социально-политической истории изучаемого периода, личного окружения писателя.

[1] В 1914 г., в качестве одной из тем дальнейших исследований Венгеровым была предложена тема «Пушкин на юге России (1820-1824)». О работе семинара и трех поколений одесских исследователей по документальному восстановлению южного периода в биографии и творчестве поэта Оксман рассказал в статье «Основные моменты изучения Пушкина в Одессе», появившейся летом 1923 г. в одесской периодике. В ней же им были сформулированы и первостепенные исследовательские задачи организованной при одесском Доме ученых Пушкинской комиссии и семинара – «собирание, научная разработка и популяризация всех материалов», связанных с данной темой.

[2] В последний раз к проблемам гоголевской текстологии Оксман обратился в 1934 г., когда в газете «Литературный Ленинград» появилась публикация ученого, посвященная окончательному установлению авторства анонимного фельетона «Москва и Петербург». Найденная и опубликованная ученым официальная выписка из протокола Петербургского цензурного комитета от 10 марта 1836 г. – указывала на все случаи постороннего вмешательства в авторский текст, а также подтверждала, что публикация его в прежнем виде зафиксировала грубое нарушение авторской воли, и, таким образом канонизировала неисправный текст. Последующие публикаторы, комментируя упомянутые выше произведения, в лучшем случае использовали материалы, введенные в научный оборот Оксманом, не упоминая его имени, либо вовсе игнорировали предложенные им текстологические решения.

[8] Варианты отдельных строф редакций произведений, примеры контаминации текстологических особенностей разных редакций в пределах некоторых наиболее авторитетных списков, указания на палеографические особенности рукописей и следы авторской работы над текстом приводились прямо в комментарии, как и характеристика наличествующего текстологического фонда и критический обзор всех публикаций текста комментируемого произведения. Отступление от формировавшихся текстологических норм оправдывалось разнородностью самих источников, на основании которых эти данные устанавливались. Текстологические разработки, предложенные Оксманом в издании 1934 г., повлияли на работу публикаторов и комментаторов поэтического наследия Рылеева в последующие несколько десятилетий (в комментариях к изданию «Полного собрания стихотворений» в 1971 г. были использованы многие предположения Оксмана в области атрибуции и в отношении композиционного назначения и реально-исторической основы некоторых произведений и стихотворных набросков, а в 1975 г. Л.Г. Фризман в академическом издании «Дум» принял гипотезы Оксмана в отношении композиционного назначения двух рылеевских набросков).

[13] Выход первого столь масштабного издания, тем не менее, не разрешил еще важных текстологических вопросов, а в некоторых случаях даже представил материалы для размышлений о том, каково должно быть по форме и содержанию справочное оснащение будущего собрания, да и сам его состав. В письмах коллегам Оксман отмечал хаотичность в подаче материалов раздела «Другие редакции и варианты» (в простом перечислительном ряду), произвольное редакторское построение тома критики, истории и автобиографии не как издания текстов поэта, а как «хрестоматии высказываний Пушкина по разным вопросам» (разбивка единых текстов на отдельные фрагменты и спутанность хронологии).

[14] Ввод элементов транскрипции в основной текст, перенесение планов и набросков незаконченных произведений из «подвала» в основной текст, нарушающее «и смысловой и композиционный строй основного текста». Первое замечание Оксмана было отчасти учтено лишь в последних изданиях этого собрания, второе же осталось без последствий. Основные отличия исправленного издания от «краснонивского» касались композиции томов (появление необходимой жанровой и тематической дробности разделов в соответствующих томах, введение разделов «Приложения» и «Dubia»).

[16] Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Т. 7: Драматические произведения. Л., [1935]. В такой ситуации не заставила себя ждать и реакция печати. Вероятнее всего, по распространенной в советской системе схеме «общественность» обратилась к академическому институту, которому было поручено «ответственное дело», за разъяснениями причин, по которым возник «курс на отсрочки» – так была озаглавлена статья, появившаяся 5 апреля 1935 г. в «Литературной газете». Зафиксированная в ней позиция Оксмана (возможность выхода издания в 1937 г.) была продиктована не реальным положением дел с изданием, а скорее опасением за дальнейшую его судьбу.

[21] Оба исследования, опубликованные в саратовских научных сборниках, получили значительный отклик и даже вызвали некоторую полемику в годы их публичного обсуждения. Появившаяся в 1971 г. статья Оксмана «Пушкин и декабристы» также примыкает к двум анализируемым статьям, вместе с ними представляя фрагменты, «контуры» задуманной, но незавершенной монографии ученого, находящейся на стыке проблем археографии, текстологии и источниковедения, а также истории литературы и общественной мысли 19 в. Ряд подготовительных материалов к ней из архива ученого был опубликован усилиями саратовских филологов в 1999 г. (см.: Оксман Ю.Г., Пугачев В.В. Пушкин, декабристы и Чаадаев. Саратов, 1999).

[22] В 1996 г. к концепциям Оксмана и его современников, а также к полемике вокруг данной проблемы обратился в специальной статье А.Л. Гришунин (см.: Проблемы датировки произведений Пушкина // Московский пушкинист. Вып. III. М., 1996). Все высказанные Оксманом гипотезы и соображения были упомянуты автором как центральные в текстологической полемике 1910-х – 1960-х гг. и охарактеризованы именно с точки зрения их источниковедческой аргументированности. Существенные уточнения, дополнения и подробный источниковедческий анализ проблемы можно найти в публикациях Д.П. Ивинского 2006-2011 гг. (см., в частности, его статью «Ода “Вольность”» в кн.: Лирика А.С. Пушкина: Комментарий к одному стихотворению. М., 2006).

[26] Оксман Ю.Г. Новое издание Герцена // Известия Академии Наук СССР. Отделение литературы и языка. 1956. Т. XV. Вып. 2. Представляя собой полновесную научную статью, содержательно дополненную историко-литературным и текстологическим критическим обзором важнейших дореволюционных и первых советских изданиий герценовского наследия, а также рассказом о печатной судьбе наследия Герцена на родине до 1917 г. и находках последних десятилетий, она характеризовала широкую «литературно-документальную базу, на которой строилось новое издание» и ясно свидетельствовала о том, насколько Оксмана волновал общий уровень его научной подготовки.

[27] Весной 1958 г., накануне выхода томов, содержащих статьи из «Колокола» и другие произведения 1850-х-1860-х гг., перед редакцией встала проблема: единый хронологический принцип композиции, принятый в качестве основного, приводил, по мнению Оксмана и главного редактора В.П. Волгина, к смешиванию центральных произведений с менее значимыми, второстепенными, а также к некоторому разнобою в отношении тематики и жанров публикуемых текстов. Попытки Оксмана «обосновать теоретическую допустимость не только хронологического принципа композиции в чистом виде, но и сочетание принципа хронологического с жанрово-тематическим» (ученый справедливо полагал, что «субъективистский дух появляется только в результате внесения в эту схему композиции принципов большей или меньшей значимости той или иной публикации») были встречены категоричным отказом.

[31] В данном случае предпочтения Оксмана отражали ранний этап его текстологических поисков, когда он еще был склонен к использованию (вполне мотивированному) тех принципов композиционного построения издания, которые в 1950-1960-е гг. претерпели в его практике значительные изменения. Тематический принцип деления также был отвергнут Оксманом, исходя из особенностей авторского отношения к текстам, зато обратить внимание на принципиальные жанровые различия «статей» и «заметок», как отдельных групп текстов в наследии Добролюбова, ученый счел необходимым (они были помещены в два раздела), что в последующих изданиях не принималось во внимание.

[36] В 1949 г. в комментарии к соответствующему тому «малого» академического десятитомника Томашевский использовал, с некоторыми дополнениями, данные, собранные и проанализированные Оксманом без какой-либо ссылки, что позволило последнему назвать этот комментарий «пересказом». Происхождение, содержание и предназначение автографа чернового наброска на французском языке, посвященного древнейшему периоду истории Украины (впервые опубликован Томашевским в 1931 г. в составе «краснонивского» издания и впервые прокомментирован Оксманом в 1936 г.) и свидетельствующего о том, что в 1831 г. Пушкин вновь вернулся к своему замыслу, были также охарактеризованы ученым в статье.

[37] Публикации Оксмана в определенной мере повлияли на работу исследователей творчества Раевского: В.Г. Базанов, редактор «Полного собрания стихотворений» в большой серии «Библиотеки поэта» (1967), учел датировки и дополнительные сведения, представленные в статье Оксмана, но вместе с тем, от некоторых текстологических решений отказался. Ученый, познакомившись с этим изданием, ответил своему корреспонденту письмом, содержащим замечания методологического порядка о принципах подготовки критического издания, которые его адресат нарушил в своей работе: 1) опора на первоисточники, а не на публикации предшественников; 2) систематический и последовательный учет данных рукописей и корпуса редакций и вариантов, мотивирующий их выбор; 3) сравнительное изучение и включение перечня редакций и вариантов – «ключа» ко всему корпусу текстов; 4) внимание к вопросам хронологии, обеспечивающее прочность композиции сборника.