 |
|
Научная жизнь
| Конференции
| 2007
| Русский романтизм в мировом контексте
| Н.А.Вишневская - А.Шопенгауэр и А.Фет: за и против.
Вишневская Н.А.
Шопенгауэр и Фет: за и против
Тема Шопенгауэр и русская литература возникла не сегодня. Она имеет определенную эволюцию, спады и подъемы. В наши дни интерес к философии Шопенгауэра и сам по себе и особенно в отношении к русской культуре приобретает все больший интерес, как впрочем, и интерес к творчеству А.А Фета.
С чего началась история этой темы, кто первый ввел мир шопенгауэровых рассуждений в русскую культуру сказать трудно.
Может быть это был Тургенев, может быть Герцен, Тютчев или Л. Толстой. Это и не столь важно.
Важно, что интерес Фета к творчеству Шопенгауэра тоже прошел известный путь развития от известного скепсиса до творческой увлеченности. В этой связи любопытно письмо Л. Толстого к Фету, писанное в августе 1869г: «Знаете ли, что было для меня нынешнее лето? Неперестающий восторг перед Шопнегауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал. Я выписал все его сочинения и читал и читаю (прочел и Канта). И верно ни один студент в свой курс не учился так много и столь многого не узнал, как я в нынешнее лето. Не знаю, переменю ли я когда свое мнение, но теперь я уверен, что Шопенгауэр гениальнейший из людей. Вы говорили, что он так себе, кое что писал о философских предметах. Как, кое что? Это весь мир в невероятно ясном и красивом отражении. Я начал переводить его. Не возьметесь ли и Вы за перевод его? Мы бы издали вместе. Читая его, мне непостижимо, каким образом может оставаться имя его неизвестным. Объяснение только одно, то самое, которое он сам часто повторяет, что кроме идиотов на свете почти никого нет.» (А.А.Фет. Воспоминания.Т.2 С. 199-200)
Очевидно, что, ко времени написания Л Толстым этого письма, Фет уже знал Шопенгауэра. В письме Боткина (январь 1865), т.е:. за четыре года до цитируемого письма Л Толстого, есть замечание: «Давно тебя ждет Шопенгауэр, которого я купил без малейшего затруднения за 5 рублей» (А.Фет. Воспоминания.Т. 2. С. 57). А в 70 году И.С. Тургенев уже шутит над переводческой работой Фета: «Фет, ну как ваш Шопенгауэр?/ Приезжайте посмотреть,/Как умеет русский Bauer / Кушать, пить, плясать и петь» (А. Фет. Воспоминания .Т. 2 С. 2 15)
Спустя 8 лет Фет пишет в Воспоминаниях: «Усидчивая работа сделалась мне необходимою. Я стал читать Канта, перечитывал Шопенгауэра и даже приступил к его переводу: Мир как воля и представление... К величайшей радости моей, Страхов, которому, вручивши немецкий экземпляр Шопенгауэра, я стал читать свой перевод, - остался им совершенно доволен.» (Т.2.с.350).
Таким образом, к этому времени, как выразился Л.Толстой, хороший старый человек, сидя в своей Воробьевке, переплавил в своем мозгу две-три страницы из Шопенгауэр и выпустил их по-русски.
Фет работал над переводом философских сочинений Шопенгауэра «О четверояком корне достаточного основания» и «Мир как воля....» в конце 70-х гг. Перевод «Мир как воля и представление» вышел в 1881 г. В процессе этой работы отношение поэта к философии немецкого романтика существенно изменилось: в 1887 г. в одном из писем (В.И.Штейну) он пишет « Шопенгауэр для меня не только последняя крупная философская ступень, это для меня откровение, возможный человеческий ответ на те умственные вопросы, которые сами собой возникают в душе каждого.».
Основная мысль Шопенгауэра о мировой Воле - могучем творческом принципе, порождающем все вещи и процессы, управляющим движением «богов, миров и существ», которую не интересует ни прошлое, ни будущее,, которая расположилась в вечности вне времени и пространства - принималась Фетом. «Не дает ли всякая человеческая жизнь, при внимательном обзоре, наглядного ответа на один из капитальнейших вопросов - о свободе воли?, - пишет он в предисловии к своим воспоминаниям, - Вопрос этот связан с другим, а именно: что является почином в природе - разум или воля? Во избежание упрека в злоупотреблении отвлеченностями, придержимся выражения о главенстве воли в христианском учении, что без воли Божией волос с головы вашей не спадет. Не ясно ли из этих слов, что какова бы ни была личная воля человека, - она бессильна выступить за круг, указанный Провидением.» и далее «Мысль о подчиненности нашей воли другой высшей, до того мне дорога, что я не знаю духовного наслаждения превыше созерцания её на жизненном потоке.»(А.Фет. Воспоминания. Т. 1. С. V, VI).
Примат чувства перед разумом, утверждавшийся Шопенгауэром, принимался Фетом абсолютно. И вместе с тем у него были серьезные разногласия с немецким философом.
Существует мнение, (Статья ленинградской исследовательницы Г.А.Тиме - «Нигилист, буддист, мертвист...» о феномене А.Шопенгауэра), что учение Шопенгауэра представляет собой не столько новую научную систему, сколько новый тип философствования, во многом предвосхитивший экзистенциальный. И этот новый тип философствования, несомненно пропитанный взглядами Шопенгауэра, в случае с творчеством Фета, пришелся, что называется, кстати, попал на благодатную почву. Фет - поэт философ, поэт чувства - задолго до знакомства с Шопенгауэром стремился разгадать и понять тайны жизни и смерти. Его интересовала связь человека и космоса в душевном плане, и это проблема часто приобретала у него глобальный, философский смысл.
Люди близкие Фету всегда это подчеркивали, одни с радостью ( Л.Толстой, Боткин, Страхов), другие с недоумением и даже раздражением, Тургенев, например.
Л.Толстой писал Фету в 1867 г. « ...Мы одинаково думаем умом сердца, как вы называете. Ум ума и ум сердца - это мне многое объяснило»( А.Фет. Воспоминания.Т. 2. С. 121).
Или в другом письме: «Со Страховым я часто говорю о вас, потому что мы родня все трое по душе.»( А.Фет. Воспоминания.Т.2.С326)
У Константина Романова в стихотворении, посвященном Фету, есть такие строки: «Могучей силой творческого духа
Постигнув все неслышное для уха,
Ты угадал незримое для глаз.
И сами мы тех сердца струн не знали,
Что в сладостном восторге трепетали,
Когда, чаруя, песнь твоя лилась». (Константин Романов. Избранное. М. 1991. С. 50)
Тургенев порицал Фета за «несуразные» душевные порывы и преувеличения, как ему казалось, и всю жизнь, будучи привязаны друг к другу, они спорили. Пресловутая редактура стихов Фета, в течение многих лет предпринимавшаяся Тургеневым, помимо чисто стилевых несогласий, носила и важный смысловой характер. Меняя, скажем в одном из стихотворений на обычную для Фета тему о мироздании, слово прах на слово пыль, он переводил, тем самым, высокую поэзию в чисто бытовую сферу. Примеров подобной семантической «правки» можно привести множество. Кстати говоря, деятельность Тургенева в э том смысле доставляет много хлопот современным издателям. В воспоминаниях Фет пишет: « вопрос, бывший в свое время причиною стольких споров моих с Тургеневым и окончательно решенный мною для себя в том же смысле, в каком Лермонтов говорит:
«А в том, что как то чудно
Лежит в сердечной глубине, -
Высказываться трудно». ( А.Фет Вопоминания. Т. 1 С. IV)
Но Фет высказывался, и всегда отдавал предпочтение чувству, не разуму.
Все, сказанное безусловно роднит Фета с Шопенгауэром, здесь полностью просматривается некое со-мудрствование, со-чувствование, со-мыслие, ибо, как сказал Корлейль «пыльца идей оплодотворяет однородные умы». Но Фет не во всем был согласен с Шопенгауэром. И это очень важно.
Прежде всего это касается отношения к Мировой Воле или Проведению по Фету. Мировая Воля Шопенгауэра как - могучий творческий принцип - сродни индусскому Брахману (Абсолюту), о чем писал и сам немецкий философ и все, кто занимался его творчеством.. Шопенгауэрова Воля, также как Брахман, вечная сущность мира, она всегда была, есть и будет, но в отличие от Брахмана - это злая сила, в ней изначально коренится нечто ущербное, негативное, от неё нет спасения, она жестоко подавляет индивидуальные сущности, а это для Шопенгауэра смерти подобно. Индийский же Брахман нейтрален к индивидуальным сущностям, он ни добр, ни зол, мир для него игрушка, прихоть, он безразличен к нему. Брахман характеристик не имеет. Он апофатичен. Но поскольку Он единственная реальность мира, согласно догматам индуизма все живое стремится войти в него, слиться с ним, растворить в нем свою индивидуальность без остатка. Для индуса это счастье, идеал. Фету была со-мысленна эта точка зрения:
О нет, не стану звать утраченную радость,
Напрасно горячить скудеющую кровь;
Не стану кликать вновь забывчивую младость
И спутницу ее безумную любовь.
Без ропота иду навстречу вечной власти,
Молитву затвердя горячую одну:
Пусть тот осенний ветр мои погасит страсти,
Что каждый день роняет седину.<.. .>
Быть может,-вечно вдаль с надеждой смотрят очи! –
Там ждет меня друзей лелеющий союз,
С сердцами чистыми, как месяц полуночи,
С душою чуткою, как песни вещих муз.
Там, наконец, я все, чего душа алкала,
Ждала, надеялась, на склоне лет найду
И с лона тихого земного идеала
На лоно вечности с улыбкой перейду. (1857, А.А.Фет. Стихотворения, поэмы. Современники о Фете. М.. «правда». 1988. С. 32)
Или стихотворение «Угасшим звездам», созданное в 1890 г.:
Долго ль впивать мне мерцание ваше,
Синего неба пытливые очи?
Долго ли чуять, что выше и краше
Вас ничего нет во храмине ночи?
Может быть, нет вас под теми огнями:
Давняя вас погасила эпоха, -
Так и по смерти лететь к вам стихами,
К призракам звезд, буду призраком вздоха.(Там же. С. 54 )
Стихотворения написаны в разные периоды:- до Шопенгауэра и после. Тема едина.
Для Шопенгауэра «Общая Воля», её абсолютность и бесперспективность индивидуума перед ее всепоглощающей властью -ужас смерти подобный, для индуса - счастье, идеал, смысл существования, для Фета - «переход в вечность с улыбкой». Из этого главного несогласия Фета с философией Шопенгауэра проистекает и другая чрезвычайно существенная вещь. Если по Шопенгауэру зло, что бы оно ни олицетворяло, абсолютно, то по Фету (и индусам) это не так. Попытку различить добро и зло Фет называет «ребяческим приемом», ибо «трудность разграничения добра и зла представляют все, как естественные, так и искусственные явления» (Т. 2. С. 8). В «Воспоминаниях» Фет пишет: «Всякий человек умеет отличить добро от зла. Эти слова я всегда считал фразой весьма условной и в сущности требующей перифразы: никто не может отличить добра от зла... Что касается меня...я никогда не умею отличить добра от зла, так как и эти два понятия тоже относительны»(Т. 2. С. 259). В очерке Фета «К Шопенгауэру», противопоставляя учение христианства соломоновой мудрости иудаизма, Фет пишет: «Великолепный Соломон в сущности ничего не противопоставляет открытой им жизненным опытом истине. Постигнув суету мира, он не вышел из этой суеты и даже не подозревает из нее исхода. В его положении его логика неотразима. Все это суета, но мы родились, живем и умрем в этой отрадной нашим прирожденным чувствам суете и потому: «Пей. Ешь и веселись сколько душе угодно»!
Не такова сущность, не таково учение христианства, которое не могло бы приобрести такого всемирного значения, если бы повторяло исторические зады чужих учений. Будучи учением откровенным, оно не приходит к истине путем мучительного самоуглубления и анализа, оно прямо обладает ею. Оно не подчиняется ей, а всесторонне влавствует над нею. Оно знает, что мир, с его физическими, гражданскими и социальными законами есть мир неизменных фактов, связанных вечною цепью причинности и в этом смысле к нему понятия добра и зла не приложимы. Но что по отношению к духу человеческому, по отношению к голосу непосредственной совести, эгоистические нити, связующие душу человека с окружающим миром, превращают его в губительное, исконное зло, которое встает беспощадным князем мира сего. Христианство не учит насильственно порывать эти естественные связи, оно учит их ослаблять, в тайнике души настолько, чтобы они не тревожили вечно бодрствующую совесть. Оно не говорит работающему в полдень для прокормления семьи труженику - зачем солнце режет ему глаза? Оно не скажет, как Брама, выколи ему глаза, и солнце для них исчезнет, оно только спрашивает: насколько ты сам-то озаботился защитить глаза от солнца? Понятие добра и зла к явлению солнца неприложимо. Но отношению к твоим зрачкам оно несомненно зло; но при помощи козырька зло исчезнет, если не превращается в добро.» («Русское обозрение». 1901 г.)
Это просто знаменитая индийская относительность - мажор и минор в одной ноте, противоположная учению Шопенгауэра, и чрезвычайно близкая индусу Радхакришнану, утверждавшему: «Солнце Брахмана равно светит добрым и злым».
Я старалась на узком материале показать, как сложно включается русский романтик в мировой культурный, в данном случае, романтический контекст.
|
|
|
|
